Verses and Versions(breadcrumbs are unavailable)

The Monkey

ОБЕЗЬЯНА OBEZ’YÁNA
     The Monkey  
   
Была жара. Леса горели. Нудно Bïlá zhará. Lesá goréli. Núdno
Тянулось время. На соседней даче Tyanúlos’ vrémya. Na sosédney dáche
Кричал петух. Я вышел за калитку. Krichál petúh. Ya vïshel za kalítku.
Там, прислонясь к забору, на скамейке Tam, prislonyás’ k zabóru, na skaméyke
Дремал бродячий серб, худой и черный. Dremál brodyáchiy serb, hudóy i chyórnïy.
Серебряный тяжелый крест висел Serébryanïy tyazhyólïy krest visél
На груди полуголой. Капли пота Na grúdi polugóloy. Kápli póta
По ней катились. Выше, на заборе, Po ney katílis’. Vïshe, na zabóre,
Сидела обезьяна в красной юбке Sidéla obez’yána v krásnoy yúbke
И пыльные листы сирени I pïl’nye listï siréni
Жевала жадно. Кожаный ошейник, Zhevála zhádno. Kózhanïy oshéynik,
Оттянутый назад тяжелой цепью, Ottyánutïy nazád tyazhyóloy tsép’yu
Давил ей горло. Серб, меня заслышав, Davíl ey górlo. Serb, menyá zaslïshav,
Очнулся, вытер пот и попросил, чтоб дал я Ochnúlsya, vïter pot i poprosíl, chtob dal ya
Воды ему. Но чуть ее пригубив, — Vodï emú. No chut’ eyó prigúbiv, —
Не холодна ли, — блюдце на скамейку Ne holodná li, — blyúdtse na skaméyku
Поставил он, и тотчас обезьяна, Postávil on, i tótchas obez’yána,
Макая пальцы в воду, ухватила Makáya pál’tsï v vodu, uhvatíla
Двумя руками блюдце. Dvumyá rukámi blyúdtse.
Она пила, на четвереньках стоя, Oná pilá, na chetverén’kah stóya,
Локтями опираясь на скамью. Loktyámi opiráyas’ na skam’yú.
Досок почти касался подбородок, Dosók poch’tí kasálsya podboródok,
Над теменем лысеющим спина Nad témenem lïséyushchim spiná
Высоко выгибалась. Так, должно быть, Vïsóko vïgibálas’. Tak, dolzhnó bït’,
Стоял когда-то Дарий, припадая Stoyál kogdá-to Dáriy, pripadáya
К дорожной луже, в день, когда бежал он K dorózhnoy lúzhe, v den’, kogdá bezhál on
Пред мощною фалангой Александра. Pred móshchnoyu falángoy Aleksándra.
Всю воду выпив, обезьяна блюдце Vsyu vódu vïpiv, obez’yána blyúdtse
Долой смахнула со скамьи, привстала Dolóy smahnúla so skam’í, privstála
И — этот миг забуду ли когда? — I — étot mig zabúdu li kogdá? —
Мне черную, мозолистую руку, Mne chyórnuyu, mozólistuyu rúku,
Еще прохладную от влаги, протянула. . . Eshchyó prohládnuyu ot vlági, protyanúla. . .
Я руки жал красавицам, поэтам, Ya rúki zhal krasávitsam, poétam,
Вождям народа — ни одна рука Vozhdyám naróda — ni odná ruká
Такого благородства очертаний Takógo blagoródstva ochertániy
Не заключала! Ни одна рука Ne zaklyuchála! Ni odná ruká
Моей руки так братски не коснулась! Moéy rukí tak brátski ne kosnúlas’!
И видит Бог, никто в мои глаза I vídit Bog, niktó v moí glazá
Не заглянул так мудро и глубоко, Ne zaglyanúl tak múdro i glubóko,
Воистину — до дна души моей. Voístinu — do dna dushí moéy.
Глубокой древности сладчайшие преданья Glubókoy drévnosti sladcháyshie predán’ya
Тот нищий зверь мне в сердце оживил, Tot níshchiy zver’ mne v sérdtse ozhivíl,
И в этот миг мне жизнь явилась полной, I v étot mig mne zhizn’ yavílas’ pólnoy.
И мнилось — хор светил и волн морских, I mnílos’ — hor svetíl i voln morskíh,
Ветров и сфер мне музыкой органной Vetróv i sfer mne múzïkoy orgánnoy
Ворвался в уши, загремел, как прежде, Vorválsya v úshi, zagremél, kak prézhde,
В иные, назапамятные дни. V inïe, nezapámyatnïe dni.
   
И серб ушел, постукивая в бубен. I serb ushyól, postúkivaya v búben.
Присев ему на левое плечо, Prisév emú na lévoe plechó,
Покачивалась мерно обезьяна, Pokáchivalas’ mérno obez’yána,
Как на слоне индийский магараджа. Kak na sloné indíyskiy magarádzha.
Огромное малиновое солнце, Ogrómnoe malínovoe sólntse,
Лишенное лучей, Lishyónnoe luchéy,
В опаловом дыму висело. Изливался V opálovom dïmú visélo. Izliválsya
Безгромный зной на чахлую пшеницу. Bezgrómnïy znoy na cháhluyu pshenítsu.
   
В тот день была объявлена война. V tot den’ bïlá ob’yávlena voyná.

1919

From: Vladislav Hodasevich, Sobranie stihov (Paris: Vozrozhdenie, 1927), 49-51 (hereafter “Hodasevich 1927”).

Search