Verses and Versions(breadcrumbs are unavailable)

A Feast During the Plague

ПИР ВО ВРЕМЯ ЧУМЫ PIR VO VRÉMYA CHUMÏ
A Feast During the Plague  
   
(Из Вильсоновой трагедии: The City of the Plague) (Otrívok iz Víl’sonovoy tragédii: The City of the Plague)
(Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.) (Úlitsa. Nakrïtïy stol. Néskol’ko pirúyushchih muzhchín i zhénshchin.)
   
Молодой человек. Molodóy chelovék.
   
Почтенный председатель! я напомню Pochténnïy predsedátel’! ya napómnyu
О человеке, очень нам знакомом, O chelovéke, óchen’ nam znakómom,
О том, чьи шутки, повести смешные, O tom, ch’i shútki, póvesti smeshníe,
Ответы острые и замечанья, Otvéty óstrïe i zamechán’ya,
Столь едкие в их важности забавной, Stol’ édkie v ih vázhnosti zabávnoy,
Застольную беседу оживляли Zastól’nuyu besédu ozhivlyáli
И разгоняли мрак, который ныне I razgonyáli mrak, kotórïy níne
Зараза, гостья наша, насылает Zaráza, góst’ya násha, nasïláet
На самые блестящие умы. Na sámïe blestyáshchie umí.
Тому два дня, наш общий хохот славил Tomú dva dnya nash óbshchiy hóhot slávil
Его рассказы; невозможно быть, Egó rasskázï; nevozmózhno bït’,
Чтоб мы в своем веселом пированьи Chtob mï v svoyóm vesyólom pirován’e
Забыли Джаксона! Его здесь кресла Zabïli Dzháksona! Egó zdes’ krésla
Стоят пустые, будто ожидая Stoyát pustïe, búdto ozhidáya
Весельчака — но он ушел уже Vesel’chaká — no on ushyól uzhé
В холодные подземные жилища. . . V holódnïe podzémnïe zhilíshcha…
Хотя красноречивейший язык Hotyá krasnorechíveyshiy yazïk
Не умолкал еще во прахе гроба, Ne umolkál eshchyó vo práhe gróba,
Но много нас еще живых, и нам No mnógo nas eshchyó zhivïh, i nam
Причины нет печалиться. Итак Prichínï net pechálit’sya. Iták,
Я предлагаю выпить в его память Ya predlagáyu vïpit’ v ego pámyat’
С веселым звоном рюмок, с восклицаньем, S vesyólïm zvónom ryúmok, s vosklitsán’em,
Как будто б был он жив. Kak búdto b bïl on zhiv.
   
Председатель. Predsedátel’.
   
Он выбыл первый On vïbïl pérvïy
Из круга нашего. Пускай в молчаньи Iz krúga náshego. Puskáy v molchán’e
Мы выпьем в честь его. Mï vïp’em v chest’ egó.
   
Молодой человек. Molodóy chelovék.
   
Да будет так! Da búdet tak.
   
(Все пьют молча.) (Vse p’yut mólcha.)
   
Председатель. Predsedátel’.
   
Твой голос, милая, выводит звуки Tvoy gólos, mílaya, vïvódit zvúki
Родимых песен с диким совершенством; Rodímïh pésen s díkim sovershénstvom;
Спой, Мери, нам, уныло и протяжно, Spoy, Méri, nam unïlo i protyázhno,
Чтоб мы потом к веселью обратились Chtob mï potóm k vesél’yu obratílis’
Безумнее, как тот, кто от земли Bezúmnee, kak tot, kto ot zemlí
Был отлучен каким-нибудь виденьем. Bïl otluchyón kakím-nibúd’ vidén’em.
   
Мери (поет). Méri (poyót).
   

Было время, процветала

Bïlo vrémya, protsvetála

В мире наша сторона;

V míre násha storoná;

В воскресение бывала

V voskresénie bïvála

Церковь Божия полна;

Tsérkov’ Bózhiya polná;

Наших деток в шумной школе

Náshih détok v shúmnoy shkóle

Раздавалсь голоса,

Razdavális’ golosá,

И сверкали в светлом поле

I sverkáli v svétlom póle

Серп и быстрая коса.

Serp i bïstraya kosá.

   

Ныне церковь опустела;

Nïne tserkov’ opustéla;

Школа глухо заперта;

Shkóla glúho zapertá;

Нива праздно перезрела;

Níva prázdno perezréla;

Роща темная пуста;

Róshcha tyómnaya pustá;

И селенье, как жилище

I selén’ye, kak zhilíshche

Погорелое, стоит, —

Pogoréloe, stoít, —

Тихо все — одно кладбище

Tího vsyo. Odnó kladbíshche

Не пустеет, не молчит —

Ne pustéet, ne molchít.

   

Поминутно мертвых носят,

Pominútno myórtvïh nósyat,

И стенания живых

I stenániya zhivïh

Боязливо Бога просят

Boyazlívo Bóga prósyat

Успокоить души их.

Uspokóit’ dúshi ih.

Поминутно места надо,

Pominútno mésta nádo,

И могилы меж собой,

I mogílï mezh sobóy,

Как испуганное стадо,

Kak ispúgannoe stádo,

Жмутся тесной чередой.

Zhmútsya tésnoy cheredóy.

   

Если ранняя могила

Ésli ránnyaya mogíla

Суждена моей весне —

Suzhdená moéy vesné —

Ты, кого я так любила,

Tï, kogó ya tak lyubíla,

Чья любовь отрада мне, —

Ch’ya lyubóv’ otráda mne, —

Я молю: не приближайся,

Ya molyú: ne priblizháysya,

К телу Дженни ты своей;

K télu Dzhénni tï svoéy,

Уст умерших не касайся,

Ust umérshchih ne kasáysya,

Следуй издали за ней.

Sléduy ízdali za ney.

   

И потом оставь селенье,

I potóm ostáv’ selén’e,

Уходи куда-нибудь,

Uhodí kudá-nibúd’,

Где б ты мог души мученье

Gde b tï mog dushí muchén’e

Усладить и отдохнуть.

Usladít’ i otdohnút’.

И когда зараза минет,

I kogdá zaráza mínet,

Посети мой бедный прах;

Posetí moy bédnïy prah;

А Эдмонда не покинет

A Edmónda ne pokínet

Дженни даже в небесах!

Dzhénni dázhe v nebesáh.

   
Председатель. Predsedátel’.
   
Благодарим, задумчивая Мери, Blagodarím, zadúmchivaya Méri,
Благодарим за жалобную песню! Blagodarím za zhálobnuyu pésnyu.
В дни прежние чума такая ж видно, V dni prézhnie chumá takáya zh, vídno,
Холмы и долы ваши посетила, Holmï i dólï váshi posetíla,
И раздавались жалкие стенанья I razdavális’ zhálkie stenán’ya
По берегам потоков и ручьев, Po beregám potókov i ruch’yóv,
Бегущих ныне весело и мирно Begúshchih nïne véselo i mírno
Сквозь дикий рай твоей земли родной; Skvoz’ díkiy ray tvoéy zemlí rodnóy;
И мрачный год, в который пало столько I mráchnïy god, v kotórïy pálo stól’ko
Отважных, добрых и прекрасных жертв, Otvázhnïh, dóbrïh i prekrásnïh zhertv,
Едва оставил память о себе Edvá ostávil pámyat’ o sebé
В какой-нибудь простой пастушьей песне V kakóy-nibúd’ prostóy pastúsh’ey pésne,
Унылой и приятной. . . нет! ничто Unïloy i priyátnoy… Net, nichtó
Так не печалит нас среди веселий, Tak ne pechálit nas sredí veséliy,
Как томный, сердцем повторенный звук! Kak tómnïy, sérdtsem povtoryónnïy zvuk.
   
Мери. Méri.
   
О, если б никогда я не певала O, ésli b nikogdá ya ne pevála
Вне хижины родителей своих! Vne hízhinï rodíteley moíh!
Они свою любили слушать Мери; Oní svoyú lyubíli slúshat’ Méri;
Самой себе я, кажется, внимаю Samóy sebé ya, kázhetsya, vnimáyu,
Поющей у родимого порога — Poyúshchey u rodímogo poróga.
Мой голос слаще был в то время: он Moy gólos sláshche bïl v to vrémya; on
Был голосом невинности. . . Bïl gólosom nevínnosti.
   
Луиза. Luíza.
   
Не в моде Ne v móde
Теперь такие песни! но всё ж есть Tepér’ takíe pésni. No vsyo zh est’
Еще простые души: рады таять Eshchyó prostïe dúshi: rádï táyat’
От женских слез и слепо верят им. Ot zhénskih slyóz i slépo véryat im.
Она уверена, что взор слезливый Oná uvérena, chto vzor slezlívïy
Ее неотразим — а если б то же Eyó neotrazím — a ésli b to zhe
О смехе думала своем, то верно O sméhe dúmala svoyóm, to, vérno,
Всё б улыбалась. Вальсингам хвалил Vsyo b ulïbálas’. Vál’singam hvalíl
Крикливых северных красавиц: вот Kriklívïh sévernïh krasávits: vot
Она и расстоналась. Ненавижу Oná i rasstonálas’. Nenavízhu
Волос шотландских этих желтизну. Volós shotlándskih étih zheltiznú.
   
Председатель. Predsedátel’.
   
Послушайте: я слышу стук колес! Poslúshayte: ya slïshu stuk kolyós.
   
(Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.) (Édet teléga, napólnennaya myórtvïmi telámi. Negr upravlyáet éyu.)
   
Ага! Луизе дурно; в ней, я думал — Agá! Luíze dúrno; v ney, ya dúmal,
По языку судя, мужское сердце. Po yazïkú sudyá, muzhskóe sérdtse.
Но так-то — нежного слабей жестокой, No ták-to — nézhnogo slabéy zhestókiy,
И страх живет в душе, страстьми томимой! I strah zhivyót v dushé, strast’mí tomímoy.
Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше. Bros’, Méri, ey vodï v litsó. Ey lúchshe
   
Мери. Méri.
   
Сестра моей печали и позора, Sestrá moéy pecháli i pozóra,
Приляг на грудь мою. Prilyág na grud’ moyú.
   
Луиза (приходя в чувство). Luíza (prihodyá v chúvstvo).
   
Ужасный демон Uzhásnïy démon
   
Приснился мне: весь черный, белоглазый. . . Prisnílsya mne: ves’ chyórnïy, beloglázïy…
Он звал меня в свою тележку. В ней On zval menyá v svoyú telézhku. V ney
Лежали мертвые — и лепетали Lezháli myórtvye i lepetáli
Ужасную, неведомую речь. . . Uzhásnuyu, nevédomuyu rech’…
Скажите мне: во сне ли это было? Skazhíte mne: vo sne li éto bílo?
Проехала ль телега? Proéhala l’ teléga?
   
Молодой человек. Molodóy chelovék.
   
                                     Ну, Луиза,                                    Nu, Luíza,
Развеселись — хоть улица вся наша Razveselís’ — hot’ úlitsa vsya násha
Безмолвное убежище от смерти, Bezmólvnoe ubézhishche ot smérti,
Приют пиров ничем невозмутимых, Priyút piróv, nichém nevozmutímïh,
Но знаешь? эта черная телега No znáesh’, éta chyórnaya teléga
Имеет право всюду разъезжать — Iméet právo vsyúdu raz’ezzhát’.
Мы пропускать ее должны! Послушай Mï propuskát’ eyó dolzhní. Poslúshay
Ты, Вальсингам: для пресеченья споров Tï, Vál’singam: dlya presechén’ya spórov
И следствий женских обмороков, спой I slédstviy zhénskih óbmorokov, spoy
Нам песню — вольную, живую песню — Nam pésnyu, vól’nuyu, zhivúyu pésnyu,
Не грустию шотландской вдохновенну, Ne grústiyu shotlándskoy vdohnovénnu,
А буйную, вакхическую песнь, A búynuyu, vakhícheskuyu pesn’,
Рожденную за чашею кипящей. Rozhdyónnuyu za chásheyu kipyáshchey.
   
Председатель. Predsedátel’.
   
Такой не знаю — но спою вам гимн, Takóy ne znáyu, no spoyú vam gimn
Я в честь чумы — я написал его Ya v chest’ chumï, — ya napisál egó
Прошедшей ночью, как расстались мы. Proshédshey nóch’yu, kak rasstális’ mï.
Мне странная нашла охота к рифмам, Mne stránnaya nashlá ohóta k rífmam
Впервые в жизни! Слушайте ж меня: Vpervíe v zhízni. Slúshayte zh menyá:
Охриплый голос мой приличен песне. — Ohríplïy gólos moy prilíchen pésne.
   
Многие. Mnógie.
   
Гимн в честь чумы! послушаем его! Gimn v chest’ chumï! poslúshaem egó!
Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo! Gimn v chest’ chumï! prekrásno! bravo! bravo!
   
Председатель (поет). Predsedátel’ (poyót).
   

Когда могущая зима,

Kodgá mogúshchaya Zimá,

Как бодрый вождь, ведет сама

Kak bódrïy vozhd’, vedyót samá

На нас косматые дружины

Na nás kosmátïe druzhínï

Своих морозов и снегов, —

Svoíh morózov i snegóv, —

На встречу ей трещат камины,

Navstréchu ey treshchát kamínï,

И весел зимний жар пиров.

I vésel zímniy zhar piróv.

   

Царица грозная, Чума

Tsarítsa gróznaya, Chumá

Теперь идет на нас сама

Tepér’ idyót na nas samá

И льстится жатвою богатой;

I l’stítsya zhátvoyu bogátoy;

И к нам в окошко день и ночь

I k nam v okóshko den’ i nóch’

Стучит могильною лопатой. . .

Stuchít mogíl’noyu lopátoy.

Что делать нам? и чем помочь?

Chto délat’ nam? i chem pomóch?

   

Как от проказницы зимы,

Kak ot prokáznitsï Zimï,

Запремся также от Чумы!

Zapryómsya tákzhe ot Chumï,

Зажжем огни, нальем бокалы;

Zazhzhyóm ogní, nal’yóm bokálï,

Утопим весело умы

Utópim véselo umï

И, заварив пиры да балы,

I, zavarív pirí da bálï,

Восславим царствие Чумы.

Vosslávim tsárstvie Chumï.

   

Есть упоение в бою,

Est’ upoénie v boyú,

И бездны мрачной на краю,

I bézdnï mráchnoy na krayú,

И в разъяренном океане,

I v raz’yaryónnom okeáne,

Средь грозных волн и бурной тьмы

Sred’ gróznïh voln i búrnoy t’mï,

И в аравийском урагане,

I v aravíyskom uragáne,

И в дуновении Чумы.

I v dunovénii Chumï.

   

Всё, всё, что гибелью грозит,

Vsyo, vsyo, chto gíbel’yu grozít,

Для сердца смертного таит

Dlya sérdtsa smértnogo taít

Неизъяснимы наслажденья —

Neiz’yasnímï naslazhdén’ya —

Бессмертья, может быть, залог!

Bessmért’ya, mózhet bït’, zalóg!

И счастлив тот, кто средь волненья

I schástliv tot, kto sred’ volnén’ya

Их обретать и ведать мог.

Ih obretát’ i védat’ mog.

   

Итак — хвала тебе, Чума!

Iták, — hvalá tebé, Chumá,

Нам не страшна могилы тьма,

Nam ne strashná mogílï t’ma,

Нас не смутит твое призванье!

Nas ne smutít tvoyó prizván’e.

Бокалы пеним дружно мы,

Bokálï pénim drúzhno mï,

И Девы-Розы пьем дыханье —

I dévï-rózï p’yom dïhán’e, —

Быть может — — полное Чумы.

Bït’ mózhet… pólnoe Chumí.

   
(Входит старый священник.) (Vhódit stárïy svyashchénnik.)
   
Священник. Svyashchénnik.
   
Безбожный пир, безбожные безумцы! Bezbózhnïy pir, bezbózhnïe bezúmtsï!
Вы пиршеством и песнями разврата Vï pírshestvom i pésnyami razvráta
Ругаетесь над мрачной тишиной, Rugáetes’ nad mráchnoy tishinóy,
Повсюду смертию распространенной! Povsyúdu smértiyu rasprostranyónnoy!
Средь ужаса плачевных похорон, Sred’ úzhasa plachévnïh pohorón
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище — Sred’ blédnïh lits molyús’ ya na kladbíshche,
А ваши нанавистные восторги A váshi nenavístnïe vostórgi
Смущают тишину гробов — и землю Smushcháyut tishinú grobóv — i zémlyu
Над мертвыми телами потрясают! Nad myórtvïmi telámi potryasáyut.
Когда бы стариков и жен моленья Kogdá bï starikóv i zhyon molén’ya
Не освятили общей, смертной ямы — Ne osvyatíli óbshchey, smértnoy yámï, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы Podúmat’ mog bï ya, chto nínche bésï
Погибший дух безбожника терзают Pogíbshiy duh bezbózhnika terzáyut
И в тьму кромешную тащат со смехом. I v t’mu kroméshnuyu tashchát so sméhom
   
Несколько голосов. Néskol’ko golosóv.
   
Он мастерски об аде говорит! On másterski ob áde govorít.
Ступай, старик! ступай своей дорогой! Stupáy, starík! stupáy svoéy dorógoy.
   
Священник. Svyashchénnik.
   
Я заклинаю вас святою кровью Ya zaklináyu vas svyatóyu króv’yu
Спасителя, распятого за нас: Spasítelya, raspyátogo za nas:
Прервите пир чудовищный, когда Prervíte pir chudóvishchnïy, kogdá
Желаете вы встретить в небесах Zheláete vï vstrétit’ v nebesáh
Утраченных возлюбленные души — Utráchennïh vozlyúblennïe dúshi.
Ступайте по своим домам! Stupáyte po svoím domám!
   
Председатель. Predsedátel’.
   
                                           Домá                                            Domá
У нас печальны — юность любит радость. U nas pechál’nï — yúnost’ lyúbit rádost’.
   
Священник. Svyashchénnik.
   
Ты ль это, Вальсингам? Ты ль самый тот, Tï l’ éto, Vál’singam? tï l’ sámïy tot,
Кто три тому недели, на коленях Kto tri tomú nedéli, na kolénah
Труп матери, рыдая, обнимал Trup máteri, rïdáya, obnimál
И с воплем бился над ее могилой? I s vóplem bílsya nad eyó mogíloy?
Иль думаешь: она теперь не плачет, Il’ dúmaesh’, oná tepér’ ne pláchet,
Не плачет горько в самых небесах, Ne pláchet gór’ko v sámïh nebesáh,
Взирая на пирующего сына Vziráya na pirúyushchego sína,
В пиру разврата, слыша голос твой, V pirú razvráta, slísha gólos tvoy,
Поющий бешеные песни, между Poyúshchiy béshenïe pésni, mézhdu
Мольбы святой и тяжких воздыханий? Mol’bí svyatóy i tyázhkih vozdïhániy?
Ступай за мной! Stupáy za mnoy!
   
Председатель. Predsedátel’.
   
                      Зачем приходишь ты                       Zachém prihódish’ tï
Меня тревожить? не могу, не должен Menyá trevózhit’? Ne mogú, ne dólzhen
Я за тобой идти: я здесь удержан Ya za tobóy idtí. Ya zdes’ udérzhan
Отчаяньем, воспоминаньем страшным, Otcháyan’em, vospominán’em stráshnïm,
Сознаньем беззаконья моего, Soznán’em bezzakón’ya moegó,
И ужасом той мертвой пустоты, I úzhasom toy myórtvoy pustotí,
Которую в моем дому встречаю — Kotóruyu v moyóm domú vstrecháyu —
И новостью сих бешеных веселий, I nóvost’yu sih béshenïh veséliy,
И благодатным ядом этой чаши, I blagodátnïm yádom étoy cháshi,
И ласками (прости меня Господь) — I láskami (prostí menyá, Gospód’)
Погибшего — но милого созданья. . . Pogíbshego, no mílogo sozdán’ya…
Тень матери не вызовет меня Ten’ máteri ne vízovet menyá
Отселе — поздно — слышу голос твой, Otséle — pózdno — slïshu gólos tvoy,
Меня зовущий — признаю усилья Menyá zovúshchiy, — priznayú usíl’ya
Меня спасти. . . старик! иди же с миром; Menyá spastí. . . starík, idí zhe s mírom;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет! No próklyat bud’, kto za tobóy poydyót!
   
Многие. Mnógie.
   
Bravo, bravo! достойный председатель! Bravo, bravo! dostóynïy predsedátel’!
Вот проповедь тебе! пошел! пошел! Vot própoved’ tebé! poshyól! poshyól!
   
Священник. Svyashchénnik.
   
Матильды чистый дух тебя зовет! Matíl’dï chístïy duh tebyá zovyót!
   
Председатель (встает). Predsedátel’ (vstayót).
   
Клянись же мне, с поднятой к небесам — Klyanís’ zhe mne, s podnyátoy k nebesám
Увядшей, бледною рукой — оставить Uvyádshey, blédnoyu rukóy — ostávit’
В грoбу навек умолкнувшее имя! V grobú navék umólknuvshee ímya!
О, если б от очей ее бессмертных O, ésli b ot ochéy eyo bessmértnïh
Скрыть это зрелище! меня когда-то Skrït’ éto zrélishche! Menyá kogdá-to
Она считала чистым, гордым, вольным — Oná schitála chístïm, górdïm, vól’nïm —
И знала рай в объятиях моих. . . I znála ray v ob’yátiyah moíh…
Где я? святое чадо света! вижу Gde ya? Svyatóe chádo svéta! vízhu
Тебя я там, куда мой падший дух Tebyá ya tam, kudá moy pádshiy duh
Не досягнет уже. . . Ne dosyagnyót uzhé…
   
Женский голос. Zhénskiy gólos.
   
                      Он сумасшедший —                       On sumasshédshiy —
Он бредит о жене похороненной! On brédit o zhené pohoronyónnoy.
   
Священник. Svyashchénnik.
   
Пойдем, пойдем. . . Poydyóm, poydyóm…
   
Председатель. Predsedátel’.
   
                      Отец мой, ради Бога,                        Otéts moy, rádi Bóga,
Оставь меня! Ostáv’ menyá!
   
Священник. Svyashchénnik.
   
                     Спаси тебя Господь!                        Spasí tebyá Gospód’.
Прости, мой сын. Prostí, moy sín.
   
(Уходит. Пир продолжается. Председатель остается погруженный в глубокую задумчивость.) (Uhódit. Pir prodolzháetsya. Predsedátel’ ostayótsya, pogruzhyónnïy v glubókuyu zadúmchivost’.)

1830

Gofman 1937: 800-807; Blagoy/Bondi VII: 175-84.

Search